Перевод статьи из Slate
Еще со времен Дарвина среди эволюционных биологов бытовало мнение, что самки в своем сексуальном поведении скромны и разборчивы, в то время как самцы — пылкий и неразборчивый пол. Несмотря на то, что с тех пор были достигнуты значительные успехи в обеспечении гендерного равенства, “большинство дарвиновских моделей происхождения человека включают самок только как пассивный объект мужской конкуренции”, — писали биологические антропологи Крейг Стэнфорд и Джон Аллен в 1991. И все же эти самки лангуров были замечены активно преследующими самцов из соседних групп, тогда как, согласно преобладающей теории, они должны были быть целомудренными, а не преследующими. Еще более удивительным было то, что они проявляли сексуальные наклонности на любой стадии эстрального цикла, порой даже будучи беременными.
“При некоторых обстоятельствах”, — писала американский антрополог Сара Хрди в своей классической книге 1977 года “Лангуры Абу”, — “самки все время сексуально восприимчивы, что, как считалось ранее, встречается только среди человеческих самок”. Приматологи называют общества лангуров полигинными, поскольку они состоят из групп, состоящих из нескольких самок и одного самца. Согласно дарвиновской теории полового отбора, самки должны выбирать наиболее впечатляющего самца в своей группе, чтобы обеспечить наследственный успех своего потомства. Но здесь были получены явные доказательства того, что самки активно вступали в “прелюбодейные связи” с самцами из других групп. Как показала возмущенному научному сообществу Хрди, генетические преимущества, которые дает поиск “внебрачных”спариваний при сохранении поддержки существующего партнера, означают, что эволюция может благоприятствовать самкам, решившимся на “измену”.
Более 30 лет последующих исследований подтвердили выводы Хрди и расширили их, показав, что самки многих видов приматов, включая человека, используют разнообразные сексуальные стратегии для повышения репродуктивного успеха. Например, у рыжеголовых тамаринов Leontocebus fuscicollis, самки добиваются секса от нескольких самцов, каждый из которых помогает заботиться о потомстве. Самки мышиных лемуров спариваются с семью самцами в течение одной ночи. Капуцины ищут возможности для спаривания на ранних стадиях беременности, предположительно, чтобы запутать самцов в вопросе отцовства. А самки бонобо будут заниматься сексом со всеми подряд практически в любое время, когда им этого захочется.
Брук Скелза, специалист по поведенческой экологии человека из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, в журнале Evolutionary Anthropology утверждает, что человеческие самки не только ищут многочисленных сексуальных партнеров в качестве эволюционной стратегии, но и оппортунистически меняют эту стратегию в зависимости от условий окружающей среды (подробнее об этом ниже). Другими словами, женская сексуальность не столько слепо беспорядочна, сколько прагматична.
Безусловно, в более раннюю эпоху научная парадигма понимания секса была гораздо более жесткой. В 1948 году лысеющий и близорукий английский генетик по имени Ангус Бейтман опубликовал одну из самых нашумевших работ, когда-либо написанных об эволюции сексуального поведения (которая более подробно и уже в свете более современного понимания вопроса разбирается здесь). Изучив особенности наследования потомства у обыкновенной плодовой мушки Drosophila melanogaster, Бейтман пришел к выводу, что разделение на пылких самцов и хитрых самок является “почти универсальным атрибутом полового размножения” во всем животном мире. Бейтман рассудил, что, поскольку самки производят значительно меньше яиц, чем самцы спермы, и поскольку яйца физиологически дороже обходятся, репродуктивный успех самки не увеличится, если она будет спариваться с несколькими самцами. Вместо этого самки должны сосредоточиться на выборе “лучшего” самца и направить свою энергию на воспитание потомства. С другой стороны, ожидалось, что самцы, спаривающиеся с несколькими самками, значительно повысят свой репродуктивный успех, поскольку выгода перевешивает затраты на производство. Секс, как и экономика, был вопросом количества против качества.
Была только одна проблема: Бейтман ошибся. В июне 2012 года биолог Патриция Говати и ее коллеги из Калифорнийского университета повторили исследование Бейтмана и обнаружили, что он пришел к ошибочным выводам из-за серьезных недостатков в методологии. Не имея в своем распоряжении современного генетического анализа, Бейтман проводил свои опыты с самцами и самками известных мутантных штаммов, потомство которых можно было легко идентифицировать. Однако он учитывал только то потомство, которое имело две мутации — по одной от каждого родителя, чтобы быть уверенным в репродуктивном успехе данной мухи. Такой подход привел к необъективной выборке, поскольку мухи с одними мутациями имели меньше шансов выжить, чем мухи с другими. В итоге первое исследование по половому отбору, на которое ссылались более 2 000 рецензируемых статей и учебников, содержало критический, фатальный недостаток, который был бы легко выявлен, если бы исследование было повторено в течение предыдущих 64 лет. Как это могло произойти?
“Наше мировоззрение ограничивает наше воображение”
— сказала Говати после публикации ее исследования в журнале Proceedings for the National Academy of Sciences. “Для некоторых людей результат Бейтмана был настолько утешительным, что его не стоило оспаривать. Я думаю, люди просто приняли его”. Неудобный подтекст заключается в том, что парадигма Бейтмана так широко цитировалась, потому что она соответствовала представлениям о том, какой должна быть женская сексуальность. Эти предположения формировались на протяжении долгого времени и пустили корни в западную культуру настолько глубоко, что стали почти незаметными.
Для многих европейских исследователей Новый Свет был чистым листом, на котором они могли бы писать заново, если бы только не миллионы людей, которые уже жили там. В 1633 году французский миссионер Поль Ле Жён писал из северо-восточной Канады своему ордену иезуитов о бóльших трудностях, с которыми он столкнулся при обращении коренного народа монтанья в христианство. “Непостоянство браков и легкость, с которой они разводятся друг с другом, являются большим препятствием для веры Иисуса Христа”, — жаловался он. Однако еще бóльшее беспокойство у Ле Жёна вызывала тенденция замужних женщин и мужчин заводить любовников, многие из которых открыто воспитывали совместных детей от этих романов. В одном показательном разговоре с деревенским шаманом Ле Жён осудил такое “дикое” и “развратное” поведение:
Я сказал ему, что женщине не подобает любить кого-либо, кроме своего мужа; и что, поскольку среди них есть это зло, он сам не уверен, что его сын, который там присутствовал, является его сыном. Он ответил: “Ты просто не понимаешь. Вы, французы, любите только своих собственных детей, а мы любим всех детей нашего племени”. Я начал смеяться, видя, что он философствует в манере лошади и мула.
В антропологической литературе существует богатая традиция привилегированных белых мужчин (пожароопасно!), демонстрирующих шок и возмущение по поводу сексуального поведения представителей других культур. Однако даже с момента зарождения этой области было хорошо известно, что моногамия западного образца — это не норма (где-то воспламенилась одна малышева). Американский этнограф Льюис Генри Морган, например, в своей книге “Древнее общество”, изданной в 1877 году, писал, что гибкая система брака была характерна для “примитивных” обществ и была такой, которая “признавала беспорядочные половые связи в определенных пределах”. Работа Моргана была настолько влиятельной в то время, что Дарвин был вынужден признать в книге “Происхождение человека”: “Кажется несомненным, что привычка к браку развивалась постепенно, и что почти беспорядочные половые связи когда-то были чрезвычайно распространены по всему миру”.
Несмотря на это раннее признание того, что человеческие общества имели различные подходы к сексуальной верности, немногие исследователи решили изучить этот вопрос с точки зрения женщины. В результате, уже в 1982 году Дональд Саймонс, антрополог и один из основателей эволюционной психологии, написал, что существуют “сомнительные доказательства существования такой [напористой сексуальной женской] природы и нет доказательств того, что женщины где-либо обычно связывают многочисленные мужские родительские инвестиции”.
Сеть деревень в бассейне реки Омухонга на северо-западе Намибии докажут ошибочность таких представлений о женской активности. Именно здесь, в окружении гигантских акаций, антрополог Брук Скелза брала интервью у замужних женщин химба, полукочевого скотоводческого народа, живущего почти исключительно за счет скота. Эти женщины химба, сложные косы которых были красиво украшены красным пигментом из толченой охры и животного жира, вступали в брак по расчету в юном возрасте. Однако, как выяснила Скелза, пока их мужья путешествовали на большие расстояния, управляя стадами, женские измены были обычным делом дома. Из 110 опрошенных женщин треть заявила, что они вступали во внебрачные связи, в результате которых родился хотя бы один ребенок. Поскольку в обществе химба не существует социальной стигмы, связанной с этими связями, и женщины, и мужчины открыто обсуждают их. В результате, согласно анализу Скелзы, опубликованному в журнале Biology Letters в 2011 году, “женщины, у которых был хотя бы один внебрачный ребенок, имеют значительно более высокий репродуктивный успех, чем женщины, у которых таких детей не было”.
Конечно, это был не первый случай, когда “внебрачное” отцовство было связано с репродуктивным успехом женщин. В предыдущих исследованиях сообщалось о доказательствах женской неверности в таких небольших сообществах, как кунг Южной Африки, экити Нигерии, ванатинаи Новой Гвинеи, тиви Северной Австралии, цимане Боливии и яномами Бразилии. Кроме того, 53 сообществах можно отнести к системам “неформальной полиандрии”, в которых женщины имеют одновременные сексуальные отношения с более чем одним мужчиной. Во многих южноамериканских обществах, таких как аче, бари, канела, мундуруку и мехинаку, считается, что для рождения ребенка требуется сперма нескольких мужчин. В двух из этих сообществ “частичного отцовства” — Аче и Бари — было обнаружено, что дети, у которых было более одного отца, имели более низкую смертность и лучшее питание благодаря более высокому уровню обеспечения. Когда антропологи Ким Хилл и А. Магдалена Уртадо спросили 321 представителя племени аче об их родственных связях, в общей сложности было названо 632 отца, или в среднем по два “отца” на каждого. Возможно, это не так уж сильно отличается от обычной ситуации американских детей, которые получают поддержку как от своего биологического отца, так и от нынешнего отчима. До тех пор, пока биологический отец оказывает поддержку, такие дети вполне могут выиграть от наличия двух отцов.
Хотя в мире существует огромное разнообразие сексуальных норм — от строго соблюдаемой моногамии до полиамории, согласно новому исследованию Скелзы, есть два экологических контекста, в которых женщины обычно выбирают нескольких партнеров. Первый — это когда женщины имеют больше материальной поддержки от своих родственников или экономическую независимость от мужчин в целом. Это может объяснить, почему многократное спаривание наиболее распространено в небольших матрилокальных обществах (в которых женщины остаются в родной деревне после замужества), таких как общества частичного отцовства в Южной Америке или мосуо в Китае. Это также может объяснить, почему женская неверность возросла в западных обществах, поскольку женщины обрели бóльшую политическую и экономическую независимость. (Например, Исландия в 2013 году заняла первое место по гендерному равенству по версии Всемирного экономического форума, в то время как 67 процентов детей рождались вне брака, что является самым высоким показателем в западном мире). При таком сценарии женщины выбирают нескольких партнеров, потому что у них больше возможностей выбора, они могут полагаться на свою сеть поддержки в переходные периоды и обладают бóльшей личной автономией.
Второй экологический контекст, который выделила Скелза, — это ситуации, когда соотношение полов в обществе смещено в сторону женщин (что указывает на нехватку мужчин) или существует высокий уровень мужской безработицы (что указывает на нехватку мужчин, способных оказать поддержку). Женщины могут пытаться “извлечь лучшее из плохой ситуации, и использовать свою молодость для улучшения репродуктивных перспектив”. В таких условиях у женщин, как правило, выше уровень подростковой беременности, а также незаконнорожденных детей. Многократное спаривание может быть способом хеджирования ставок в нестабильной среде. Придерживаясь ревностной сексуальной стратегии, женщины могут выбирать лучших потенциальных самцов, а также получать поддержку, необходимую для достижения максимального репродуктивного успеха.
Сегодня во многих обществах, в том числе и в нашем, женщины, ведущие откровенно сексуальную жизнь и добивающиеся многочисленных партнеров-мужчин, часто подвергаются моральному возмущению и slut shaming’у, что совершенно неслыханно в других частях света. Если раньше эти культурные установки находили какое-то оправдание в науке того времени, то теперь эту позицию все труднее согласовать с биологическими данными. От открытий Сары Хрди среди лангуров в Абу до полиаморных встреч в Абердине, женская сексуальность оказалась гораздо более динамичной областью исследований, чем Дарвин мог себе представить. Как заявила сама Хрди в Annals of the New York Academy of Sciences на заре XX века, самки далеко не пассивны, они
“гибкие и оппортунистические личности, которые сталкиваются с повторяющимися репродуктивными дилеммами и компромиссами в мире меняющихся вариантов”.
Или, как резюмировал другой человек:
“Это наша вечеринка. Мы можем любить кого хотим”.
