Парохиальный альтруизм и теории просоциальности человека
Дарвина не покидала мысль о том, что пониженная агрессивность человека, его “социальные инстинкты” и наказание ожидающее нарушителей общественного договора как-то причинно-следственно связаны. Возможно, препятствием его мышлению была система наказаний викторианской Англии той эпохи, которой не было у охотников-собирателей, что влияло на его восприятие этой проблемы.
Возможным объяснением просоциальности в то время стал парохиальный альтруизм — идея о том, что группы более склонные к кооперации более успешны. Важный момент здесь в том, что повышенная кооперативность (in-group love) наблюдается только внутри групп особей. Между группами царит жестокая конкуренция и война (out-group hate). Преимущества кооперации внутри превышают стоимость агрессии извне. Но у шимпанзе и у охотников-собирателей нет важной составляющей парохиального альтруизма — готовности к самопожертвованию. Их военные операции это safe style, избегание конфликта пока победа не будет почти гарантирована. Они устраивают не битвы, а рейды.
Парохиальный альтруизм это, скорее, индуцированное культурой поведение, а не эволюционный продукт селекции. Японские лётчики-камикадзе и современные suicide-бомберы, это не про биологию, а про интенсивное культурное давление.
Нашу уникальную кооперативность можно объяснить теорией антрополога Сары Хрди, что сложноорганизованная социальная помощь в воспитании потомства — это мощный драйвер эволюции. Тот же “институт бабушек” про который можно почитать в ее книге.
Есть теория психолога Майкла Томаселло, что самцы уделяют больше времени потомству и лучше распознают его. Есть не менее здравая и органично вписывающаяся во все вышеупомянутые теории идея приматолога Карела ван Шайка, что слаженная кооперация между самцами, которая требует определенного уровня взаимной толерантности — это залог удачной охоты.
Они все хороши, и даже не противоречат друг-другу, но есть одно “но”. Ничего из этого не объясняет самое главное. Проблему доминирующего агрессора или тирана, которая является несущим стержнем социальной организации тех же шимпанзе.
Проблема тирана
В небольших группах охотников-собирателей, которые еще, к счастью, существуют, можно найти подсказку к пониманию системы взаимоотношений, которая эволюционно сложилась у человека разумного. Антрополог Кристофер Боэм заметил, что есть одно общее свойство, ключевое для понимания, которое присутствует у охотников-собирателей на каждом обитаемом континенте, среди инуитов, североамериканских индейцев, австралийских аборигенов или африканских собирателей. Это смертная казнь.
Традиционно они считаются образцом эгалитарного общества, без откровенных лидеров. Но появление претендентов на роль альфа-самца неизбежно в силу биологической естественности для нашего вида. Как осуществляются процессы социального контроля?
Остракизм, шейминг и неодобрение
Возьмем, к примеру, рассказ антрополога Ричарда Ли о том, как он будучи молодым специалистом изучал народ Жуцъоан или !Кунг живущий на западной границе пустыни Калахари в Намибии. Решил он подарить им быка, считая это (сквозь понятную нам когнитивную оптику) располагающим и дружеским жестом. Результат был неожиданным и деморализующим. Племя скептично поцокало языком, бык, мол, дохленький, тощенький, вяленький и убогенький. Кожа да кости, выглядит больным, и вообще, максимум на холодец из рогов сойдет да и то, по безнадеге и отчаянию. А самого Ричарда пристыдили, что-де не нужны нам тут ваши подачки с барского плеча, да еще и такие оскорбительно паршивые, вы кем себя возомнили, молодой человек.
С очень схожей ситуацией столкнулся антрополог Джеймс Вудборн изучавший племя Хадза из Танзании. Охотник подстреливший и принесший крупную добычу должен быть скромен — кровь убитого животного на наконечниках его стрел должна говорить за него. А если он попробует лишний раз обратить внимание соплеменников на свой вклад, ему быстро и доступно объяснят, что надо потише быть, скромнее себя вести, берегов не путать и нюх не терять.
И тот и другой народ таким, на первый взгляд, странным образом, превентивно контролирует сами попытки претензий на лидерство и доминирование. Антрополог Полли Вайсмер отмечала, что критика в разговоре у представителей племени !Кунг встречается в восемь (8!) раз чаще, чем похвала. Антрополог Джин Бриггс пожившая с арктическим племенем Утку вспоминает, как кусок льда упавший с крыши иглу ей на пишущую машинку спровоцировал у неё взрыв ругательств и жалоб на осточертевшее рыбное меню, а в конце своей гневной тирады она вдобавок в сердцах швырнула нож в кучу рыбы. Иглу опустело в считанные минуты, а Джин несколько дней находилась в крайне дискомфортной ситуации почти полной социальной изоляции, звенящего молчания в ответ и подчеркнутого игнорирования. Потом, к счастью, ей удалось объясниться и восстановить отношения с коллективом.
Каждая из культур освоила метод социального контроля порицанием и осуждением, а не похвалой и наградой. Еще Эмиль Дюркгейм, отец социологии, указывал на шейминг, остракизм и насмешки как механизмы взаимного социального контроля.
Но что делать, если адресат корректирующего социального воздействия остается глух к общественному мнению? Вы ему замечание, а он вам бранью в ответ или боковым в челюсть. Вашему соседу этот хамоватый наглец тоже не по душе, но и тот агрессору не конкурент в драке. С каждым из вас он играючи разделается, а после, усмехаясь как Мефистофель, отправится оказывать настойчивые знаки внимания вашим significant others, партнерам.
Language connecting primates
Что есть у человека, чего нет у шимпанзе, в такой ситуации? У них тоже есть сознание, индивидуальности, сложные социальные отношения, эмоции, которыми они могут выразить своё состояние и поделиться им с сородичами, даже выразить своё отношение к третьему сородичу. Но у них нет речи, как у человека. Они обречены пользоваться своим знанием о других в одиночку.
Язык дает нам то, что Майкл Томаселло называет разделенной интенциональностью (shared intentionality). И кроме координации на охоте, декларации о намерениях, предупреждениях об опасности и еще множестве функций, он дает нам возможность синхронизировать свое отношение к кому-то третьему. Вам не нравится этот наглец, который вашей жене делает непристойные намеки, мою схватил за задницу, а у нашего с вами соседа украл еду, и мне не нравится. А вот, кстати, и сосед, полностью с нами солидарен и всячески негодует. И собравшись втроем мы можем от чистого сердца высказать все, что мы о нем думаем, сверить это с реакцией остальных, эмпатировать, проникнуться объединяющей солидарностью. Это, собственно, и есть сплетни — социальная коммуникация вокруг да около тех, кто в обсуждении не участвует.
И мы все друг-друга понимаем без слов, а со словами, так можем и сообразить что-то втроём. Вспомните анекдот про старого еврея, которому (вот, кстати, те же самые сплетни) рассказывают, что соседи на него ругаются, когда его нет дома. Помните его ответ? “Когда меня нет дома, пусть меня хоть бьют!” А что если и в самом деле побьют?
Тиранницид
Вот есть альфа самец, претендент на доминирование в группе, с приоритетным доступом к ресурсам и брачным партнерам, вооруженный грубой силой, все как у шимпанзе. А есть несколько бета самцов, послабее, менее одаренных физически, но связанных благодаря коммуникации разделенной интенциональностью. А потом с альфа самцом случается несчастный случай на охоте, с дерева упал, из окна, или еще какая досадная неприятность приключилась. С летальным исходом. Жизнь суровая, с кем не бывает. А потом очередной наглец, альфа самец – на нервах игрец, становится жертвой стечения обстоятельств. И общего у обоих то, что они не нравились вот этим бета самцам и чем-то их оскорбили, задели или притеснили. Альфач наехал на одного — тот смолчал, наехал на другого — тот смолчал, на третьего — тот тоже смолчал. А потом альфа, ах, какая утрата, не справился с обострившимися трудностями бытия. Метил в тираны, а тебя немного заземлили. То, что в английском красиво назвали тиранницид (tyrannicide). Вот мы и пришли к явлению, которое социальный антрополог Эрнест Геллнер назвал “тиранией кузенов”.
Таргетированное коалиционное убийство
Смертная казнь была неотъемлемой частью социальной ткани бытия всех великих цивилизаций. Египет, Вавилон, Ассирия, Персия, Греция, Римская, Китайская, Инкская и Ацтекская империи — она была везде и служила одной и той же цели. Контролю за поведением.
Помните, про два вида агрессии, реактивную и проактивную? Реактивная — это двигатель альфа самца, brute force, орудие подавления и установления примитивной иерархии. А проактивная в данной ситуации — это “холодная” отложенная и продуманная реакция на поведение альфы, разделенная с помощью языка и сплетен интенциональность бета самцов выкристаллизовавшаяся в смертную казнь обидчика, не суть важно каким способом. Скоординированная проактивная агрессия коалиции самцов приводит к “обратной” или “перевернутой” иерархии доминирования (reverse dominance hierarchy).
Вспомните, как убивали Цезаря. Заговорщики осторожно нащупывали точки соприкосновения и делились мнениями (сплетни), плели заговор (образовывали коалицию), и пускали Цезаря в расход тоже всей коалицией, каждый обязан был участвовать — поинтересуйтесь количеством ножевых ран, которые не пережил правитель империи. Это тоже важный момент, который нужно учесть. Отношения в коалиции — эгалитарные, круговая порука и взаимный надзор, в этом залог ее успеха.
Как показывает нам печальный опыт человечества, чтобы быть обвиненным в колдовстве, и впоследствии подвергнуться социальному прессингу и наказаниями, совсем не обязательно жить в сообществе охотников-собирателей. Суровые нравы и моральные устои всех мировых религий далеко не везде подверглись влиянию культурного прогресса человечества и демократизации. От американских протестантов, хоть из Массачусетса XVIII века, хоть из современного — до хоть древней, хоть современной Индии и мусульманских стран, в любой религиозной культуре у вас есть шанс преступить увековеченные социальные нормы, наказание за нарушение которых может варьироваться от увещеваний служителя культа — до высшей меры. Более того, как вы хорошо знаете, и как снова таки, показывает история, для морали религия не является фундаментальной необходимостью, sine qua non. Что, впрочем, не отменяет необходимости следовать заведенному культурному коду.
И тут я снова обращу ваше внимание, что пресловутые “кузены” могут быть как предельно абстрактными — как жители доносящие на соседей за волхвование, идолопоклонничество или иностранное финансирование — так и в буквальном смысле родственниками, вплоть до кровных. Я не зря упомянул Индию, как не зря упомянул “современную Индию”. До сих пор “убийства чести” в ходу не только у этносов, особенно исповедующих ислам, для которых это характерно. Структурное насилие кастовой системы в Индии — это одна из самых исторически стабильных и устоявшихся систем социальной самоорганизации людей. Клановая экзогамия подразумевает строжайший запрет на брак внутри патрилинейного клана, что даже хуже межкастового брака — преступление не против конкретного семейства, клана или нескольких, но всех кланов. Буквально подрыв тысячелетних устоев, который карается соответственно. Так вот приговор в исполнение чаще всего приводят сами родственники нарушителей защищая честь клана и традиции народа. Это так и называется, bhaichara, тирания кузенов.
Эволюция морали
Чтобы лучше понять, как тирания кузенов связана с эволюцией человеческой морали, стоит ответить на несколько вопросов. Мораль, вроде как обеспечивает альтруизм и справедливость, даже Дарвин так считал. Но моральное поведение может включать, кроме доброты, акты насилия и конформизма. Первый вопрос, который еще можно назвать “проблемой доброго самаритянина” в том, почему мы эволюционировали быть к представителям своего вида добрее, чем остальные млекопитающие. Второй вопрос в том, как мы принимаем моральные решения. Наши эмоции руководят нашим ощущением и выбором того, что правильно, а что нет. Какие селективные факторы сделали эмоции двигателем нашей моральной интуиции? И третий вопрос, почему мы следим не только за своим поведением, но и окружающих?
Проблема доброго самаритянина
“Проблему доброго самаритянина” можно еще переформулировать как вопрос о происхождении просоциальности, как комплекса альтруизма, справедливости (fairness) и кооперации. И тут у нас под рукой теория родственного или кин-отбора и мутуализм. Вот эта вот барная шутка про размен своей жизни на жизни двух братьев или четырёх кузенов. Но стандартный биологический подход не может объяснить просоциальность в адрес посторонних незнакомцев. Капитан Лоуренс Оутс, член экспедиции Роберта Фэлкона Скотта на Южный полюс в 1912 году, ушел ночью из палатки в убийственное царство холода и не вернулся, просто чтобы увеличить шансы оставшихся в живых троих, избавив их от лишнего рта. И таких примеров может быть бесконечное множество.
Давайте вспомним об игре “Ультиматум”. Добрый дядя испытатель даёт мне сто долларов, чтобы я поделился с вами. Будь вы шимпанзе – я дам вам всего доллар, и вы согласитесь. Как аппроксимационная модель условного Homo economicus из политэкономии, шимпанзе – максимизаторы. Бьют — беги, дают — бери. Но я могу по каким-то совсем своим нерациональным причинам захотеть отдать вам целую половину, а вы, в свою очередь, можете отказаться от этого одного доллара, чтобы я не получил свои девяносто девять, потому что такие правила игры. Просто потому, что вы считаете, что это несправедливо и вы своим отказом даете мне отпор. И реальные шимпанзе, и вымышленный Homo economicus — максимизаторы. Мы нет. Теория группового отбора здесь тоже не вписывается. Разве что определение “группы” будет очень специфичным. Подумайте об инструментальном отношении австралийских аборигенам к своим женам. Можно уладить конфликт с соседом дав ему ею попользоваться, или предложить в качестве примирительного подарка, а можно вообще обменять её на жену представителя другого племени для улаживания конфликта, Моральный акт? В общем-то да. Но есть один нюанс.
Проблема вагонетки
Классическая дилемма морального выбора: пожертвовать ли жизнью одного человека, чтобы спасти жизни пятерых? Подходить к ней можно двумя способами, утилитарным или деонтологическим. Утилитарно все очевидно — пять жизней дороже одной. Это максимизация добра. Деонтологически – мораль абсолютна, и убийство не приемлемо. Совсем, полностью, не обсуждается. Наблюдатель в такой ситуации отказывается от самого акта причастности к ситуации. Могу спасти пятерых пожертвовав одним, но не буду, потому что это будет убийство, а это нарушение абсолюта морали. Точка.
Мы не следуем какому-то универсальному моральному первопринципу, а в каждом отдельном случае принимаем бессознательные моральные решения подверженные целому ряду искажений. Три из них хорошо изучены и помогут нам лучше понять свое и чужое поведение.
Бессознательные моральные решения:
◉ Искажение бездействия (inaction bias). Есть терминальный пациент, диагноз известен и неутешителен, смерть желанна. Большинство удержится или избежит (omission) оказания помощи (commission) в гуманном и сознательном акте прекращения жизни страдающего человека.
◉ Искажение побочных эффектов (side effect bias). Вам нужно обезглавить террористическую группировку устранив её лидера. Высока вероятность, что во время операции погибнут невинные люди. Избегая нанесения умышленного вреда, лучше не штурмовать возможное убежище крутыми парнями из специального подразделения, а разбомбить с беспилотника. Случайные жертвы, допустимые потери. Вспомним о холостом патроне у расстрельной бригады. “Я не обязательно убийца, это мог быть холостой, я просто выполнял приказ”.
◉ Искажение избегания контакта (noncontact bias). “Эти руки ничего не крали”. “Я его/её пальцем не тронул”. “Это не то, что ты думаешь, я могу всё объяснить”.
Чуть позже мы выясним, чем можно объяснить эти искажения.
Разве я сторож брату своему?
Durer Engravings – Cain killing Abel
Мы не только оцениваем свои действия с точки зрения определенных моральных установок, правильно это или нет. Мы также зорко следим за поведением окружающих. Нам есть дело до чужого тела, как оно выглядит, во что оно одето, чем его кормят, кто к нему прикасается. Нам есть дело до чужого поведения во всех его аспектах от демонстрирования лояльности группе — до секса. Что вызывает нашу эмоциональную реакцию и какие моральные чувства и акты за ней последуют во многом определяет культурно-исторический контекст нашей жизни. Но сам факт нашего крайнего небезразличия к социальной динамике и наша в неё вовлеченность на уровне даже физиологии — это биология. Почему? Сейчас разберемся.
Экологическое доминирование, социальная конкуренция
Гипотеза Ричарда Рэнгема о (Richard Wrangham) смертной казни (execution hypothesis) как направляющем драйвере эволюции морали хорошо стыкуется с теорией “экологического доминирования — социальной конкуренции (ecological dominance–social competition) Ричарда Александера (Richard Alexander).
Согласно ей, человек разумный смог добиться экологического доминирования над факторами естественного отбора, которым в полной мере подвержены все остальные организмы: дарвиновским “враждебным силам природы”, хищникам и нехватке ресурсов.
Хоть риновирусы или пуэрария дольчатая замечательно себя чувствуют в своих экологических нишах, нельзя сказать, что они в них доминируют. Их фенотип как в толще эволюционной истории, так и сейчас, формируется селекцией внешними силами. А в случае Homo sapiens, фактором давления естественного отбора, той самой “враждебной силой природы” (hostile force of nature) стал наш собственный вид. Не столько голод, холод, дикие звери или ядовитые растения угрожают нашей жизни, но нам же подобные.
Коэволюционная синергия экологического доминирования и социальной сложности привела к тому, что когнитивно, социально и поведенчески более сложные и успешные особи могут “обыграть” и манипулировать другими, для получения контроля над ресурсами локальной экологии, а также для контроля за поведением окружающих.
На фоне биологической, культурная эволюция обусловленная языком, способностью внутренне репрезентировать чужую субъективную реальность психических состояний (theory of mind) и кумулятивной культурой просто молниеносна. А условия экологической ниши почти статичны, по сравнению со стремительно изменяющимся социальным ландшафтом, в котором происходит, по мнению Александера, “социальная автокаталитическая гонка вооружений”. Этот самоподдерживающийся процесс ассоциирует селективное преимущество со способностью предугадывать социальные стратегии других гоминин, а также ментально симулировать и оценивать потенциальные контрстратегии.
Закон, религия, патриархат
Комбинация двух вышеупомянутых теорий, о решающем значении таргетированных коалиционных убийств для контроля за соблюдением норм морали и “экологическом доминировании – социальной конкуренции”, подводит нас к простой по внешнему виду, но глубокой по содержанию формулировке: движущей силой эволюции морали было поведение взрослых самцов.
Мне понравилось одно простое, но емкое определение политики – это то, что определяет Кто Что Получит, Как и Когда (Who Gets What How and When). На протяжении почти всей человеческой истории патриархальные социальные институты определяли:
◉ Кто получит лучшую пищу
◉ Кто и как будет наказан за нарушение норм
◉ Кто и что унаследует
◉ Кому кого позволено наказывать и как
В обществе, где за соблюдением норм приглядывает коалиция “кузенов”, мониторинг соблюдения моральных критериев и прогнозирование последствий неправильных выводов становится условием для выживания. Мы с вами потомки тех, кто делал правильный выбор с точки зрения “кузенов”. Тех, кто ошибся или проверял нормы на прочность – элиминировали из генетического пула. С этой точки зрения, идеальный моральный акт, это тот, который защищает индивида от возможного осуждения тиранией кузенов или их прокси. Упомянутые ранее искажения, плюс еще целый ряд когнитивных и физиологических адаптаций, как, например, эмоции вины, стыда и смущения, становятся бессознательными, интуитивными механизмами самозащиты. Ваше тело транслирует в социальную реальность сигнал, который должен спасти вас от летального исхода от рук “кузенов”. В мире, где нонконформист или девиант – это потенциальный покойник, совесть, как сложно устроенная структура моральной мотивации, служит автопилотом в опасном социальном ландшафте.
У тирании кузенов есть две стороны:
◈ С одной стороны, это в самом деле конструктивные ограничения человеческой природы. Следование моральным принципам стимулирует кооперацию, справедливость и безопасность. Добродетель для всех.
◈ С другой стороны, это разновидность доминирования, когда так или иначе ограниченная власть одного самца-тирана сменилась абсолютной властью коалиции самцов.
Повиновение, насилие и суверенитет
Колосс человеческой цивилизации довлеет над нами как гоббсовский “Левиафан”, стоя на двух ногах: повиновении (obedience) и суверенитете (sovereignty). Повиновение замечательно объясняет концепция биополитики Мишеля Фуко, в которой каждый пласт социальной реальности, каждая структура, от семьи до пенитенциарных учреждений, строятся на контроле, обусловливании и наказании. Суверенитет, как его определяют антропологи Томас Хансен и Финн Степпулат, если отбросить политическую территориальную трактовку, это “возможность безнаказанно (with impunity) убивать, наказывать и дисциплинировать”. Как сказал антрополог Адамсон Хебель (Adamson Hoebel) “Действительно фундаментальным свойством закона в любом — примитивном или цивилизованном обществе — является легитимное использование физического насилия социально уполномоченным агентом”.
Проактивная коалиционная агрессия ответственна за казни, пытки, массовые кровопролития, рабство, дедовщину, ритуальные жертвоприношения, линчевание, войны банд (gang wars), политические чистки и прочие злоупотребления властью.
Есть афоризм, который принадлежит английскому историку и политику, Джону Эмериху Эдварду Дальбергу:
Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно.
Интересно здесь то, что и её постигла участь неполных цитат, ведь есть продолжение, которое никто не упоминает:
“Power tends to corrupt, and absolute power corrupts absolutely. Great men are almost always bad men…“
“... и великие люди почти всегда плохие люди”.
На вопрос о парадоксе добродетели, каковы же люди по своей натуре, жестоки или добродетельны (violent or virtuous), ответ: и те и другие одновременно.
Мы самые альтруистичные и самые жестокие животные из тех, которые нам известны.
