Что такое популизм? В своей книге, которая так и называется, Ян-Вернер Мюллер определяет его как
“особое моралистическое воображение | видение (imagination) политики, способ восприятия политического мира, который ставит морально чистый и полностью единый – но, в конечном счете вымышленный – народ против элит, которые считаются коррумпированными или каким-либо другим образом морально неполноценными. … Помимо того, что популисты антиэлитарны, они еще и всегда антиплюралисты: популисты утверждают, что они, и только они, представляют народ.”
В интерактивно-социолингвистической онтологии популистского дискурса он понимается не как “текст”, а как взаимодействие и, следовательно, фокусируется на реляционных (и эффектах) и хронотопических характеристиках популизма. Простым языком: популизм, это не “мёртвая теория” или идеология (высеченная в скрижалях и размноженная на принтере (“текст”)), а “пласт” коммуникативных актов (взаимодействий / реляций) привязанных к месту, времени и пространству в социальной стратиграфии (как останки организмов сохраненные в определенную эпоху в определенном месте геологической летописи). Нет никакого “абсолютного”, вневременного популизма, так как изначально это был ярлык для движения и новой политической партии в условиях двухпартийной системы. В сегодняшних реалиях это фактические коммуникативные акты, посредством которых популисты становятся популистами.
Ключевой момент статьи в том, что эти акты всегда (массово) опосредованы. В исследованиях популизма СМИ если и упоминаются, то в основном как часть истеблишмента искажающая политическую реальность. Когда же “популисты” приходят к власти, то они татаро-монгольским набегом проносятся по медиаландшафту, превращая государственные СМИ в рупоры правительства, и карая / выжигая / засыпая солью независимые медиа. Нигде СМИ не описываются и не анализируются как часть хронотопной (шо-шо?)1 природы популизма. И вот это момент, в котором стоит адаптировать концепцию “популизма” к реальности политиков срущих в твиттере.
Понимание популизма как хронотопического коммуникативного отношения подчеркивает, что он является результатом сложного взаимодействия всех этих элементов. В цифровую эпоху политические дискурсы лишь в малой степени производятся одними только политиками. Миллионы граждан, активистов и даже алгоритмы (вос)производят политические дискурсы в оцифрованной социальной реальности.
Возможен ли сегодня популизм без лайков? Absolutely fucking not.
Популизм в таком понимании предполагает
(1) коммуникатора, мобилизующего “антиэлитарный дискурс от имени суверенного народа”, т.е. актора (человека, партию или движение), который может быть назван или называет себя популистом или претендует на то, чтобы говорить от имени народа;
(2) определенный объем знаний о требованиях и/или потребностях (части) народа, который “популист (партия/движение)” претендует представлять;
(3) других акторов, таких как журналисты, политики и/или ученые, которые называют коммуникатора, партию или движение популистскими;
(4) (цифровую) медийную инфраструктуру, с помощью которой формируется и распространяется послание “популиста”, а также накапливаются знания об аудитории; и
(5) некое принятие, легитимация или признание (частью) народа (в виде лайков, акций, последователей, боевиков, избирателей).
Современный популизм, это куда сложнее чем – подать на “вход” в отдел пропаганды “методичку/повестку” и получить “на выходе” (в опросах и экзит-поллах) любовь и обожание пусть даже не гомогенного, а нарезанного на четкие профили прицельно таргетированного “народа”. Цифровые медиа выступают как обладающая агентностью среда, которая (пере)формирует и реорганизует коммуникативную структуру “входного” дискурса. Сегодня даже президент может допиздеться в Твиттере в неравной битве за охват и лайки (иди на хуй, Илон Маск).
Populism as a Mediatized Communicative Relation: The Birth of Algorithmic Populism
- В эссе “Формы времени и хронотопа в романе” Бахтин (литературный критик и философ) так описывает свое использование этого термина:
Хронотопом (буквально – “пространством времени”) мы будем называть внутреннюю связь временных и пространственных отношений, художественно выраженную в литературе. Этот термин [пространство-время] используется в математике и был введен в теорию относительности Эйнштейна. Особый смысл, который он имеет в теории относительности, для наших целей не важен; мы заимствуем его для литературной критики почти как метафору (почти, но не совсем). Для нас важно то, что оно выражает неразрывность пространства и времени (время как четвертое измерение пространства). ↩︎