Культ предков это backbone, стержень консервативной парадигмы отрицания смерти. Не важно, грозитесь ли вы повторить или make great again – вы обещаете не просто остановить мгновение, но повернуть сам ход времени вспять. Психологическое взросление человеческого существа происходит путем конфликта с осознанием преходящести бытия. Религиозные догматы становятся защитными шорами разума, чтобы тело дальше топало по жизни, тонко направляемое впрыском гормонов и нейромедиаторов.
Представьте себе культ предков, возведенный в ранг народообразующего конструкта, всеохватывающего в своей представленности в индивидуальных сознаниях. В английском языке есть замечательное слово overarching, всеохватывающий, от которого прямо веет монолитностью саркофага четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС, экранирующего мир от следов жуткой катастрофы. Человеческие религиозные системы, согласно теории “отрицания смерти”, служат, в первую очередь, в качестве подобных защитных саркофагов кумулятивной культуры скрывающих от нас бездну.
Сила имперского мифа – в его величественной мечте о бессмертии. Победобесное русское турбоправославие реализовало идею опиума для народа в масштабах, которые даже не снились опиоидной эпидемии имени семьи Саклер. Если в Соединенных Штатах Америки опиоиды заглушают боль тела, то милитаристский имперский фундаментализм заглушает часть самой психики. Капитализм предлагает спасение отрицанием смерти. Ядерная смесь из имперской истории, православного фундаментализма и ностальгического реваншизма выполняет функцию Пелевинского щита родины скрывая от человека саму суть жизни, которая есть, в большинстве своем… страдание.
Введенный в 1961 году психиатром Робертом Лифтоном термин “мыслеостанавливающие клише” (thought-terminating cliché) обозначает семантические стоп-сигналы тормозящие процесс критического мышления. Deus Lo Vult, “такова карма”, “Иншалла”, “все не так однозначно” или “если бы мы не нанесли превентивный удар…”. Когда культ предков берет на вооружение мыслеостанавливающие клише, ежегодной кульминацией становится масштабный ритуал символического призыва армии мертвецов. “Дзяды” в большинстве культур поминаемые с легкой скорбью, светлой грустью и теплой благодарностью, в этом культе становятся одновременно и жертвенным авансом, и трупным кредитом, и оправданием насилия, и ролевой моделью.
В повести “Мардонги” есть строчки из книги, написанной главным персонажем “…смерти нет потому, что она уже произошла, и в каждом человеке присутствует так называемый внутренний мертвец, постепенно захватывающий под свою власть все большую часть личности.” Если славные победы, голубое небо и невинность юности (согласно мифам) остались в прошлом, которое можно повторить (только что-то все никак), а лучший мир – он за гробовой доской, то совершенно логичным становится перформанс с детьми изображающими собой надгробия солдатских могил. Мертвецы властвуют над живыми посредством агентов обеспечивающих контакт населения со сферой сакрального, формулирующие волю предков и обозначающие фронтир пролегания конфликта с этим миром.
Консерватизм сродни движению спиной вперед – все, что пронеслось у вас перед глазами – это прошлое, в которое приходится всматриваться. Когда поверх былой славы мертвых предков накладываются яркие воспоминания личного эдема детства, от этого манящего образа потерянного рая золотого века невозможно отвести внутреннего взгляда. В комбинации с обещанием жизни загробной, не так уж парадоксально избавляться от морщин, имитируя молодость, а после, покончив с собой уничтожить весь мир. Ведь рай ждет, а остальные просто сдохнут. Героизируя прошлое, переписывая историю и превращая день сегодняшний в ад, империя пытается повернуть время вспять. Но как в игре “Змейка” в которой рано или поздно ты проигрываешь натыкаясь на свой хвост, бесконечно отрицать, как и бесконечно существовать – невозможно. Рано или поздно круг замкнется в детях-могилах, евреях-нацистах, братской любви Каина к Авелю и войне против всего мира.
