Для более полного погружения в тему рекомендуется к прочтению статья:
Кто выбрал Дональда Трампа? Мораль, метафоры, миллениаризм
На 23ем ежегодном шоу WrestleMania в 2007 году Дональд Трамп осыпал фанатов рестлинга тысячами долларовых банкнот из-под купола стадиона Ford Field. Потом он выставил на поединок “Битвы Миллиардеров” (Battle of the Billionaires) своего рестлера против рестлера Винса Мамкэна (Vince MacMahon) – хозяина американского бренда World Wrestling Entertainment Inc (WWE). Проигравшего, которым оказался Винс, привязали к вытащенному на ринг стулу и побрили налысо. Здесь впору вспомнить главу о рестлинге из книги Ролана Барта “Мифологии”, в которой он описывает его как “спектакль чрезмерности” (spectacle of excesses) высокопарный как античный театр.
Реально ли происходящее на ринге во время рестлингового матча или это фальшивка? И то, и другое. Профессиональный рестлинг дает сенсорную перегрузку, которую почти невозможно передать простым описанием. “Это лучшее, что я видел за всю свою жизнь”, – сказал Энди Уорхол о матче 1985 года в Мэдисон Сквер Гарден. У рестлинга миллионы фанатов и миллионы плюющихся хэйтеров, это аутентичное американское ноу-хау и трэш-культура одновременно.
“Поэтому то, что изображается в рестлинге, является идеальным пониманием вещей; это эйфория людей, поднятых на некоторое время над конститутивной двусмысленностью повседневных ситуаций и поставленных перед панорамой однозначной Природы, в которой знаки, наконец, соответствуют причинам, без препятствий, без уклонений, без противоречий.”
Roland Barthes
“Mythologies”
Основной смыслообразующей концепцией в профессиональном арго рестлинга является “kayfabe“. На поросячьей латыни (Pig-Latin), означающее “подделка”, в профессиональном рестлинге это “представление постановочных и “фальшивых” событий как реальных и спонтанных”, “иллюзия того, что все абсолютно искренне и подлинно, в то время как это всего лишь притворство”. Изначально соревнования по рестлингу должны были быть “shoot fights” (настоящими состязаниями), а kayfabe был благородной ложью, которая скрывала от посторонних тайны индустрии, что “спорт на самом деле был “work” (предопределенной постановкой). Достаточно быстро стало понятно, что из состязания качественного спектакля не сделаешь, и shoot fights окончательно уступили позиции worked fights.
Если коротко, то театр рестлинга функционирует следующим образом: “bookers” (промоутеры, которые “заказывают” матчи) генерируют “heat” (хайп, шумиху и инвестиции в рестлера) у зрителей, продвигая “worked angles” (сценарные события), из которых строятся финансово успешные “программы” между рестлерами. Рестлеры отыгрывают (персонажей), выбирая либо амплуа “heels” (плохих парней), либо “face” (хороших парней). Kayfabe заключается в том, что в отличие от театра, рестлер не оставляет в гардеробе свою личину выходя с ринга: все его антипатии, заклятые враги, вся история побед и поражений не просто остаются с ним, но являются достоянием зрителей. Магия мира рестлинга заключается в запутанной многослойной “санта-барбаре” создающей для зрителя пространство сюжетов, интерпретаций и смыслов. Ломать нарратив kayfabe – крамола и святотатство.
Мужская мелодрама
Трансляция рестлинга предоставляет аудитории широчайший ассортимент объектов идентификации, протагонистов занятых своей своей непримиримой моральной борьбой с силами зла. Ряд чемпионских титулов – пояс чемпиона мира WWE, пояс “Миллион долларов”, пояс чемпиона команды тегов, пояс интерконтинентального чемпиона – позволяет развивать несколько линий повествования, каждая из которых сосредоточена вокруг своего кластера привязанностей и антагонизмов. Финал титульного соревнования не является кульминацией, поскольку всегда есть еще пояса, которые можно завоевать и потерять, а за каждым матчем всегда может последовать матч-реванш, для пересмотра и переигрывания старых конфликтов. Или итоги могут быть неубедительными, поскольку засчитываются поражения или дисквалификации, что требует… правильно, будущих реваншей. Случайности могут привести к неожиданным изменениям в морали и парадигме. Хорошие парни предают своих товарищей и создают непростые союзы с силами зла; нарушители правил искупают вину после сокрушительных поражений.
Экономическое рацио этого постоянного “поддергивания крючка”, незакрытых сюжетных гештальтов и отсрочки нарративных развязок очевидно. WWE использует свои еженедельные телесериалы и ежемесячный глянцевый журнал, чтобы обеспечить подписку на четыре ежегодных платных мероприятия и периодические специальные выпуски. Во время бесплатных трансляций задается интрига, которая будет разрешена только для платящей аудитории. Большая часть еженедельных передач состоит из интервью с борцами об их предстоящих поединках, постановочных сцен, рассказывающих об их противостоянии, и столкновений на ринге между звездами WWE и спарринг-партнерами, которые служат фоном для предположений о предстоящем развитии сюжета. Циничная и профессиональная коммерческая эксплуатация в чистом виде.
Сериалы обычно считаются преимущественно женским контентом и видом досуга. Лакуны в публичном обсуждении мужской мелодрамы обусловлены культурным табу на мужские эмоции. Мужчины склонны избегать самоанализа и прятаться от чувств, выражая презрение к мелодраматическому. В конце концов, никто не слышал, что: “Настоящие мужчины не плачут”. Однако мужское избегание публичного проявления эмоций не означает, что мужчины испытывают дефицит эмоций или что им не нужна какая-то отдушина для их выражения. Патриархат конструирует альтернативные способы высвобождения и управления мужскими эмоциями, сохраняя миф о стоическом мужчине. Пересмотр мужского аффективного опыта можно начать с мелодраматических условностей в тех формах развлечений, которые “настоящие мужчины” не считают зазорным – фильмы ужасов, вестерны, определенные музыкальные жанры, бульварные газеты, телевизионная борьба и так далее. Более пристальный взгляд на эти формы санкционированной эмоциональной разрядки для мужчин, может обнаружить некоторые из центральных противоречий в современных конструкциях маскулинности.
Социальные условности традиционно ограничивают публичное выражение печали или привязанности мужчинами и гнева или смеха женщинами. Мужчины, согласно стереотипам, учатся воплощать свои “мягкие” чувства в физической агрессии, в то время как женщины превращают свой гнев в проливание слёз. Таковы устоявшиеся гендер-специфические пространства для эмоциональной разрядки, которые соответствуют доминирующим конструкциям мужественности и женственности – мелодрама (и ее различные проявления в мыльной опере или романтических комедиях) для женщин, спорт для мужчин. Элиас и Даннинг, авторы The Quest for Excitement: Sport and Leisure in the Civilizing Process предлагают идею, что современная цивилизация требует сдерживания инстинктивного и аффективного опыта, процесс подавления и сублимации, которого они называют “цивилизационным процессом”. Их акцент на аффективных аспектах спорта позволяет нам более точно (хотя и схематично) определить сходства и различия между спортом и мелодрамой. Мелодрама связывает женский аффект с домашним очагом, сентиментальностью и уязвимостью, в то время как спорт связывает мужской аффект с физической доблестью, соревнованием и мастерством. Мелодрама исследует проблемы частной сферы, спорт – общественной. Мелодрама утверждает свой вымышленный статус, в то время как спорт претендует на статус реальности. Мелодрама позволяет проливать слезы, а спорт требует криков, одобрения, и освистывания. Плач – типично женская форма проявления эмоций, воплощает интернализованные эмоции; слезы тихи и пассивны. Крики – предпочитаемый выход для мужского аффекта, воплощает экстернализованные эмоции; он агрессивен и шумен. Женщины плачут с позиции эмоциональной (и часто социальной) уязвимости; мужчины кричат с позиции физической и социальной силы (пусть и иллюзорной).
Рестлинг, как форма, которая преодолевает пропасть между спортом и мелодрамой, позволяет демонстрировать физическое мастерство мужчин (демонстрация которого приветствуется криками и освистыванием), но также и исследовать эмоциональную и моральную жизнь бойцов. WWE фокусируется как на общественном, так и на частном, соединяет non-fiction и чистый fiction. К традиционным тематическим структурам спорта рестлинг добавляет личные, социальные и моральные конфликты, характерные для театральной мелодрамы XIX века, и воплощает их в физической борьбе между спортсменами-актёрами. При этом он выдвигает на первый план аспекты мужской мифологии, которые имеют особое значение для его преимущественно мужской аудитории из рабочего класса – опыт уязвимости, возможности мужского доверия и близости, а также популистский миф о национальной общности.
Tabula rasa и Американская мечта
В наиболее эстетически приятных и эмоционально захватывающих матчах личные антагонизмы рестлеров отражают гораздо более глубокие мифологические противопоставления – борьбу между богатыми и бедными, черными и белыми, городскими и сельскими жителями, Америкой и миром. Каждый персонаж что-то обозначает, приобретает символическое значение, заимствуя стереотипы уже имеющиеся в широком обращении.
Наиболее успешными борцами являются те, кто провоцирует немедленные эмоциональные обязательства (положительные или отрицательные) и открыт для постоянной реартикуляции. Их можно вписать в ряд различных конфликтов без потери семиотической ценности. Давайте возьмем для примера одного из иконических персонажей, чьи фото с разрыванием футболки докатились даже туда, где о рестлинге ничего не знают. Халк Хоган может выступать как защитник свободы в своей вражде с сержантом Резнёй (Sgt. Slaughter), как невинность, преданную честолюбивым другом в его борьбе с Сидом правосудие (Sid Justice), и как стареющий атлет, противостоящий и преодолевающий угрозу смерти в его битве с Могильщиком (Undertaker).
Большинство людей думают о своей жизни, как о ручье или реке, которые блуждают и поворачивают, но имеют тенденцию постоянно течь в одном направлении. Театр, однако, ведет себя совершенно иначе. В нем действия развиваются по сюжетной арке. История начинается, переходит в конфликт и, в конце концов, имеет разрешение. В рестлинге борцы часто становятся tabula rasa, или чистым листом, когда они могут начать новую сюжетную линию с новыми антагонистами и протагонистами. Старые конфликты, которые больше не нужны для непрерывности сюжетной линии, забываются, в то время как новые конфликты могут быть созданы для того, чтобы оживить и продолжить повествование.
Мелодраматичность рестлинга позволяет мужчинам рабочего класса противостоять их собственному чувству уязвимости, их собственному разочарованию в мире, который обещает им патриархальную власть, но в обмен экономически подчиняет их. Гендерная идентичность наиболее жестко контролируется в мужской культуре рабочего класса, поскольку, не имея возможности действовать как (act as men, будь мужиком, блеать) мужчины, они вынуждены вести себя (act like men) как мужчины, а неспособность принять надлежащую роль является источником дополнительного унижения. WWE, через моральный дуализм мужской мелодрамы, предлагает утопическую альтернативу, трансценденцию роли жертвы и глубоко переживаемое отождествление с образом героя.
О какой “Американской мечте” поет Брюс Спрингстин в песне “The Promised Land”?
“I’ve done my best to live the right way
I get up every morning and go to work each day.”
Майкл Киммел пишет в Angry White Men: American Masculinity at the End of an Era, что Американская мечта – о становлении self-made man. Любой человек может, при достаточном усердии и дисциплине, а также при должном количестве того, что Горацио Алджер называл “удачей и везением” (pluck and luck), подняться так высоко, как только позволят его стремления, таланты, способности и желания. Из грязи в князи (from rags to riches), от хижины до Белого дома, бедный мальчик, который “упускает главный шанс” и добивается успеха – это типично американские истории. Отправиться на “Пекоде” охотиться на своего Моби Дика, пойти в армию, уйти из дома и отправиться на запад в поисках богатства, сойти с проторенной дорожки, вырваться, как Том Сойер, из удушающего и феминизирующего влияния очередной тетушки Салли.
Но у этого есть и обратная сторона. В стране возможностей, где каждый может стать кем угодно, “ликование победы” омрачается постоянно маячащей за спиной “агонией поражения”, виновником и причиной которой будешь ты сам, ведь ты не смог. Таким образом, американская мужественность хронически тревожна – энергичная, электрически потрескивающая от напряжения, предприимчивая и…испуганная.
Низшие слои американского среднего класса купились на американскую мечту. Они искренне верят в неё. По их словам, если они будут усердно работать, играть по правилам и платить налоги, они, как и их отцы и деды до них, смогут купить дом и обеспечить семью. Но мечта превратилась в кошмар: сокращение штатов, потеря работы, аутсорсинг, закрытие заводов, закрытие семейного бизнеса там, где пришли корпорации, потеря семейной фермы. Эти мужчины чувствуют, что их считают неудачниками; они унижены – и это унижение является источником их ярости.
На платформе Популистской партии 1892 года утверждалось: “Мы находимся посреди нации, поставленной на грань морального, политического и материального краха”. Они хотели вернуть правительство “простому народу”, но при этом решили “осудить ошибочность защиты американского труда при нынешней системе, которая открывает наши порты для иммигрантов, включая нищих и преступных классов мира и вытесняет наших американских наемных работников… и мы требуем дальнейшего ограничения нежелательной иммиграции”. Знакомая риторика?
Обманутые обещанием Американской мечты поколения американцев проживают свои подавленные эмоции в гиперболизированной форме через Другого – проецируя их на tabula rasa рестлеров. Как Шекспир использовал клоуна для апеллирования к простолюдинам, так и про-рестлинг позволяет в стилизованной обстановке высказать то, что не принято выражать в СМИ или политикам, выплеснуть социальное недовольство в публичном пространстве, используя стилизованных и символических героев и злодеев.
Антигерой Дональда Трампа
Персонаж Трампа не может быть прочитан в рамках традиционного мономифа (“Тысячеликий герой” Кэмпбелла), в котором герой отправляется в путешествие, преодолевает свои недостатки и борется со злодеями, чтобы создать лучший мир. Кэмпбелловские протагонисты имеют фиксированную эмоциональную валентность: они либо притягивают, либо отталкивают нас. Антигерои, напротив, одновременно притягивают и отталкивают нас. Они несовершенны, говорят то, что думают, и делают то, что хотят. Они притягивают аудиторию своим мрачным реализмом, каким бы хорошим или плохим он ни казался. Их моральные недостатки являются неотъемлемой частью их политической идентичности и личности, что, по сути, призвано порождать ошибочные с рациональной точки зрения моральные реакции.
Путешествие антигероя проходит по пути удаления от нормальности, а не к ее обнаружению или восстановлению. На этом пути, нет надобности в моральном разрешения, и антигерой нарушает правила, пренебрегает авторитетами и попирает социальные нормы. Аудитория находит эти черты одновременно привлекательными и отвратительными: эти черты антигероя могут внести значительный эстетический вклад именно в силу своей аморальности.
Якорная концепция мифа об антигерое – это символ личности: независимый, самодостаточный и цельный персонаж. У него есть свой извращенный кодекс поведения, не связанный рамками конформизма. Обычный героизм подразумевает бескорыстное и альтруистическое поведение, но многие антигерои совершают альтруистические и героические поступки только как следствие эгоистических побуждений. Антигерои незавершенны и несовершенны, им присущи такие человеческие слабости, как высокомерие, трусость, зависть и леность. Они очаровывают и волнуют именно реальностью своих недостатков, которая облегчает идентификацию с ними.
Развиваясь на протяжении веков, антигерой стал сложным архетипическим мифом, содержащим множество смысловых слоев. Таким образом, границу между различными антигероями провести сложно, поскольку существует множество промежуточных типов. Для того чтобы понять основные элементы жанра антигероя, прежде чем применять его к Дональду Трампу, мы выделим три типа антигероев: светлый, нигилистический и темный. Светлые антигерои обычно добросердечные, сильные и ответственные. Они представлены в различных народных легендах и социальных бандитах, которые нарушают закон и грабят богатых, чтобы отдать бедным (например, Робин Гуд). Другие светлые антигерои не являются преступниками, но действуют на основе схожих чувств. Они обходят закон, но все же подчиняются некоторым правилам (например, Грязный Гарри в исполнении Клинта Иствуда), или их изображают некомпетентными, грязными и слишком жестокими (архетип “плохого полицейского”). Некоторые светлые антигерои одновременно утверждают и оспаривают общепринятую систему ценностей, имея при этом лицензию на убийство (Джеймс Бонд) или на исцеление (доктор Хаус).
Приход Трампа к власти стал возможен благодаря тому, что в его личности одновременно присутствуют все три типа антигероя. Как светлый антигерой, Трамп обещал дать власть “забытым американцам”, атакуя при этом вашингтонское “болото” (The Swamp). Как нигилистический антигерой, Трамп извергал авторитетные заявления, которые противоречили свидетельствам обычных людей (например, во время кризиса COVID). Как темный антигерой, Трамп стал олицетворять манипулятивного и эгоцентричного тирана, совершающего предательские действия (например, штурм Капитолия). Другими словами, Трампа обладает элементами как светлого, так и темного, с оттенком бунтарским ethos’а, постправдивым logos’ом и нигилистическим pathos’ом. Для многих в Америке, как и во всем мире, это было достойно как преданного преклонения, так и ярого презрения.
Мифологический архетип атигероя включает в себя скрытые образы внешности, черт и поведения. Эти атрибуты раскрываются на фоне трех факторов:
1) социальное позиционирование (отношение персонажа к себе и другим)
2) индивидуальная мотивация (мотивы и причины поступков и поведения)
3) личная харизма (особая аура, которая окружает его или ее персону).
В основе вымышленных антигероев лежит сочетание двусмысленного позиционирования, аморальной мотивации и магнетической харизмы. Эффективная комбинация этих факторов позволяет приостановить наше моральное осуждение. Процесс оценки установок, черт и действий антигероя приводит к “извращенной преданности” (perverse allegiance), когда мы находим антигероя симпатичным, как раз из-за его проступков.
Подобная когнитивная механика лежит в основе успешного функционирования рестлингового kayfabe – приостановка неверия (suspension of disbelief). Без отпускания тормозов не будет магии.
Позиционирование
Антигерой не функционирует в социальном вакууме – ему нужны враги, друзья и ситуации, в которых он может появиться. Именно контекст определяет, является ли действие героя преступлением или как героическим поступком. Позиционирование структурируется отношением антигероя к “своим” – ингруппам (сверстники, семья, партия) и к “чужим” – аутгруппам (далекие люди, враги, иностранцы). По отношению к “своим” групповая лояльность либо идентифицируется как моральное право (т.е. персонаж показывается подчиненным и привязанным к “социальному телу”), либо мораль проистекает из самодостаточности и нелояльности антигероя (т.е. персонаж показывается выкорчеванным и оторванным от “социального тела”). Есть три ключевых мифологических архетипа, на которых строится позиционирование антигероя: Аутсайдер, Бунтарь и Трикстер.
Аутсайдер – это полицейский-мститель Безумный Макс или кибер-мессия Нео. Миф об аутсайдере: сообществу не хватает навыков и силы воли, чтобы решить экзистенциальную проблему; появляется чужак, который “неохотно” встревает в конфликт против какой-то формы зла. Чужак может быть неотесанным и наглым, но он “спасает” сообщество, независимо от того, приносит ли это в конечном итоге пользу или нет.
Бунтарь – это Иисус или Робин Гуд. Харизматичные бунтари и народные революционеры сотрясают сложившееся статус-кво, разжигают конфликты и освобождают угнетенных. Бунтарь – икона американской поп-культуры и чуть ли не самый любимый американский архетип. Возьмите хоть “Илиаду” Гомера, хоть “Убить Билла” Тарантино – они о бунтарях.
Трикстер – это Дионис, Братец Кролик или скандинавский бог Локи. Нарушители границ естественного хода вещей они обладают силой, нарушающей баланс между добром и злом. Трикстеры часто представлены антропоморфными животными или дураками, клоунами и шутами, которые подрывают социальный порядок через пародийные действия.
Мотивация
Чтобы отличить героя от злодея нужно понять, что им движет. В американском вестерне и в японских фильмах о якудза/самураях, часто встречающиеся мотивы антигероев включают травму, прибыль и справедливость. Средством исправления или достижения чаще всего является месть. У многих легендарных разбойников, одиночек и наемников это более прагматичная комбинация правосудия и выгоды. Внутренняя мотивация антигероя отражена в Темной триаде психологических черт: нарциссизма, психопатии и макиавеллизма.
Нарциссизм – это форма чрезмерного самолюбования и чувства права или превосходства над другими. (Макбет или Крёстный Отец).
Психопаты безразличны к страданиям других, они могут лгать и обманывать, не испытывая чувства вины или стыда. Для них жизнь – это игра с нулевой суммой и для них нет недопустимых средств чтобы выиграть. (Волк с Уолл-Стрит или Американский Психопат Патрик Бэйтмен)
Макиавеллизм – это корыстная стратегия достижения успеха, основанная на манипулятивности, хитрости и цинизме. Макиавеллисты аморальны и безжалостны, но их личная этика и обоснованная мотивация могут создать впечатляющий характер. (Лорд Петир Бейлиш из “Игры престолов”или Фрэнк Андервуд из “Карточного домика”)
Харизма
Наряду с позиционированием и мотивацией, личная харизма является определяющей характеристикой вымышленных и реальных антигероев. В трактовке Вебера харизма – это коллективная вера в то, что человек воплощает в себе священное и необычное. Харизматическое лидерство – это форма доминирования, которая коренится в убеждении, что сильный лидер призван историей для решения проблемы общества. В художественной литературе, так и в общественной жизни, харизма частенько является наиболее эффективным средством морального манипулирования и оправдания своих действий. В политике харизма антигероя может быть проанализирована на фоне трёх архетипов: strongman (варианты перевода “силач”, “лидер” или “богатырь” не передают нужный смысловой оттенок), Обыватель (everyman) и Весельчак (funnyman).
Строгнмэн – это авторитарный попиратель человеческих прав, сила действия вместо слов “они и мы”.
Обыватель – это которому легко искренне сопереживать, он много работает и живет простой жизнью, легко принимает людей, но не доверяют авторитетам и социальной элите. В отличие от героя, обыватель не обязательно должен быть храбрым и сильным физически.
Весельчак, очевидно, смеется – либо над собой, либо над другими, либо над системой в целом. В последнем случае , как символ социального протеста (например, Джокер). Обычно они существуют на задворках, не носят социальных масок и никогда не воспринимают себя всерьез.
Типологизация
Трамп позиционирует себя как антиправительственный аутсайдер, который обещает справиться с проблемами, против который традиционные герои (Вашингтон) оказались бессильны. Как бунтарь он обещает отобрать власть у Вашингтона и вернуть её “позабытым американцам”, которых обманули, продали и забыли. Как заметил в 2016 году документалист Майкл Мур, когда предупреждал о победе Трампа на выборах, “он представляет из себя “человеческий коктейль Молотова”, который разъяренные американцы считают легитимным швырнуть в систему”.
Его эксплицитная мотивация отражена в лозунге: Make America Great Again. Америка поломана, искалечена, я её починю и всё снова станет хорошо. Внутренняя же мотивация обеспечивается целым клубком скрытых мотивов. Его нарциссизм вписывается в юнгианский архетип “вечного юноши” (puer aeternus) – взрослого мужчины, который застрял на ранних стадиях социального, психологического и духовного развития. Дуглас Келлнер в статье “Brexit Plus, Whitelash, and the Ascendency of Donald J. Trump.” пишет, что эмоционально Трамп – котел негодования и тринадцатилетний дебошир, которого отец отправил в военную академию, где жестокость была обычным делом.
Illustration: Robert Sikoryak
Это перекликается с классификацией психопатов Джоан Сварт “Psychopaths in Film : Are Portrayals Realistic and Does It Matter ?”, согласно которой Трамп четко соответствует категории абразивного психопата – “бунтующего подростка”, который в принципе оппозиционен и угрюм по своей природе. Он не испытывает угрызений совести за свои жестокие оскорбления, разжигая непрекращающиеся разногласия с окружающими, нуждаясь в немедленном удовлетворении, оскорбляя старших в антагонистической манере.
Он хаотичен как Джокер из Бэтмена и поражен плеонексией макиавеллианского “Государя”. Авторитет должен быть тотальным, компромиссы непозволительны, а женщины должны быть послушны и подчинены (grab them by the pussy!). Харизматичность Трампа как вписывается в форму антигероя, так и выходит за её рамки своей аффективностью. Ему не хватает аристотелевского логоса (эрудиция и фактология) и этоса (убедительность и надежность), что он с лихвой компенсирует пафосом (обращение к аудитории через аффект и эмоции).
Как строгнмэн он “может пристрелить кого-нибудь на улице и не потерять избирателей”, как обыватель он анти-элитарный “супергеройский антиполитический селебрити”, что контрастирует с его миллионами, пентхаусами и роскошными курортами. Впрочем, он компенсирует это своей “семейностью”. Как Уолтер Уайт из Breaking Bad или Тони Сопрано – “всё для семьи, всё ради семьи” – он антигерой патерналистского толка.
Политика и kayfabe
Как и в профессиональном рестлинге, в мире политики используется kayfabe для усиления общественной поддержки политики и политиков. Общественность постоянно подвергается пропаганде со стороны политических лидеров. Жак Эллюль отметил, что пропаганда функциональна даже когда она не используется намеренно, просто за счет своей вездесущести. На самом деле, необходимость пропаганды для “пропагандируемого” (propagandee) является одним из самых сильных элементов тезиса Эллюля. Изгнанный из распадающихся микрогрупп прошлого, таких как семья, церковь или деревня, индивид попадает в массовое общество и оказывается отброшенным назад к своим собственным неадекватным ситуации ресурсам, своей изоляции, одиночеству, своей неэффективности. Затем пропаганда в изобилии дает ему то, что ему нужно: смысл существования, личное участие и вовлечение в важные события, выход и оправдание некоторым из его сомнительных импульсов, праведность – все это, конечно, фактическое, все более или менее надуманное; но он проглатывает все это и просит добавки.
Using Sentiment Analysis to Probe the Meaning and Significance of North Korean Propaganda
С одной стороны, политики не могут полагаться на переменчивый характер общественного мнения, чтобы направлять свою политику, но с другой стороны, особенно в западных демократиях, политики ограничены в своих действиях теми политиками, которые, как представляется, имеют общественную поддержку. Общественность, со своей стороны, хочет чувствовать себя уверенной в том, что она поддерживает политику своего правительства, но в то же время настаивает на том, что она имеет определенный вклад в этот вопрос, каким бы иллюзорным этот вклад ни был. В результате и политики, и общество заинтересованы в политическом зрелище. Политикам это нужно, чтобы казалось, будто они учитывают интересы народа, которому это нужно, чтобы чувствовать себя причастным к правительству и его политике без необходимости принимать в этом какое-либо значимое участие.
В результате мы имеем население, которое в значительной степени приучено видеть героев и злодеев в политике так же, как они видят героев и злодеев в профессиональном рестлинге. “Сценарий”, в котором политические лидеры изображаются как “faces” или “heels“, внутренняя и внешняя политика – как “angles“, а процесс управления в целом – как “worked program”, написан для населения booker’ами политики: теми, кто выигрывает от того, что население продолжает обращать внимание и продолжает покупаться на политический kayfabe. Booker’ы могут быть комментаторами, которым требуется политическое зрелище для получения доходов от рекламы – мало кто сомневается, что эти ребята вносят свой вклад в сценарий. Booker’ами также могут быть сами политики и их штабы, которые получают электоральную и финансовую выгоду от спровоцированного возмущения значительных сегментов их электората или тех, кто зарабатывает на жизнь, собирая деньги для политических кандидатов. Эти люди получают инструментальную выгоду от социального конструирования реальности и используют факт ее существования для создания мнений мужчин и женщин, подобно тому, как booker’ы рестлинга создают “heat” для чемпионов про-рестлинга.
Jack Gruber-USA TODAY
Политический kayfabe, по аналогии с рестлингом, делает из избирателя не пассивного зрителя, а “инсайдера”. Мы не просто наивно взаимодействуем с событием; мы активно интерпретируем его, как это сделал бы инсайдер. Мы знаем, что признание кандидата в любви к нашему городу сделано с целью завоевания голосов. Мы знаем, что публичное поедание нашего местного деликатеса инсценировано, что поцелованные младенцы не обязательно самые милые, как утверждается. Мы знаем, что за кандидатом стоит команда сценаристов, менеджеров кампании, консультантов по брендам и личных стилистов, все они помогают сформировать кандидата, чьей речи мы аплодируем. Более того, мы активно интерпретируем такие элементы; мы знаем, что многое происходит “за кадром”, но либо отбрасываем это как несущественное, либо строим гипотезы о том, что это может быть и как это формирует то, что мы видим. В конце концов, мы читали блоги, слушали подкасты и знаем, как все “работает на самом деле”. Нас интересует не различие между реальными и исполняемыми действиями, а намерение, стоящее за выбором самого исполнения: Зачем проводить кампанию именно в этих городах? Зачем поднимать этот вопрос в речи? Почему не поднимать этот вопрос в речи? Однако, даже задаваясь этими вопросами, сторонники все равно отстраняются от неверия (пресловутый suspension of disbelief) и, подобно зрителям на профессиональном матче по рестлингу, мы аплодируем и одобряем, как будто свидетельствуем что-то реальное.
Так рождается то, что Питер Слотердайк назвал просвещенным ложным сознанием (enlightened false consciousness): человек прекрасно знает, что это фальшь идеологической вуали, сознает чьи-то интересы скрытые за ней, но не отказывается от неё. Жижек в “Возвышенном объекте идеологии” сравнивает популярное марксовское определение идеологии “они этого не знают, но они это делают” с формулировкой Слотердайка “они прекрасно знают, что делают, но, тем не менее, они это делают”. Циничный субъект видит зазор между идеологией и социальной реальностью, но предпочитает “маску” идеологии. И тут Слотердайк различает две разновидности цинизма. Одна, плебейский kynicism – ирония и сарказм, с которыми население обличает эгоистические интересы и притязания на власть скрытые за высокопарными и банальными фразами официальных лиц. Вторая – цинизм, который является, по Жижеку, своего рода “отрицанием отрицания” официальной идеологии: столкнувшись с незаконным обогащением, с грабежом, циничная реакция состоит в том, что законное обогащение гораздо эффективнее и, кроме того, защищено законом.
Тогда каким же образом превращенный в инсайдера зритель-избиратель преодолевает эту “циничную дистанцию” чтобы вовлекаться в политические кампании своего кандидата, посещать ралли, ходить на выборы, в конце-концов? В терминологии рестлинга этот “внутренний мысленный прыжок” называется “marking out” – когда эмоции перевесят внутреннюю критику и произойдёт то, что Ролан Барт описывал как с остояние “в котором знаки наделены “чистым и полным значением”. Зазор ненадолго схлопывается и циничный инсайдер становится верящим зрителем, проживая в едином порыве с окружающими негодование, ликование и триумф восторжествовавшей морали.
В совсем недавно вышедшей книге Ringmaster: Vince McMahon and the Unmaking of America посвященной закулисным подробностям мира рестлинга, хитросплетениями биографии Винса Макмэна и, не в последнюю очередь, его отношениям с Дональдом Трампом (а они два сапога пара, которые дружат уже больше 30 лет), автор вводит термин neokayfabe. Он подразумевает, что профессиональный рестлинг со всей его зрелищностью – это ложь, но в этой лжи заключена более глубокая правда, различимая лишь теми немногими, кто умеет смотреть дальше того, что находится перед ними. Для тех фанатов, которые умеют читать знаки, появляется другая история, а за ней еще одна. Внезапно удовольствие от просмотра матча связано не столько с тем, кто победил, сколько с волнением от его разгадки. Может быть, “heel” попадает в секс-скандал или обвиняется в избиении своей девушки; неважно, просто пусть он сам признает это как часть своего нарратива. Фанаты могут обижаться на его постоянное присутствие на экранах, но их обида может только сделать его более успешным – и всегда найдутся те, кто будет уважать его, даже любить, за его “честность” в отношении своих пороков. Neokayfabe это “серая зона” между отвращением и влечением, честью и гедонизмом, иронией и искренностью.
Политический neokayfabe стирает грань между политической пропагандой и реальным соуществлением политики, мнением и фактами, непозволительным и допустимым. В свете приближающихся выборов президента Соединенных Штатов Америки, которые состоятся в 2024 году, на фоне русско-украинской войны и наметившегося противостояния условных Запада и Востока, можно сказать, что нас ждёт увлекательное и страшное шоу.
Последний прыжок старого рестлера
Обезображенное пластическими операциями некогда красивое лицо Микки Рурка как нельзя лучше вписалось в посыл фильма Дарона Аронофски “Рестлер”. Если вы хотите немного проникнуться атмосферой американской жизни, ощутить ауру “Американской мечты” и подглядеть за миром рестлинга, то сложно придумать что-то более подходящее и эффективное по времязатратам. Кинокритики деконструируют его на все лады, оценивают игру актеров, наиграл ли Рурк на Оскар или так себе, но ценность фильма совсем не в этом. Вся прелесть заключена в открытом финале, который оставляет вас с вопросом: почему? Почему он решается на этот последний прыжок, зная, что он может убить его. Почему между возможностью получить тот самый “кусочек Американской Мечты” и простого человеческого счастья, он выбирает… что? И это второй главный вопрос, который остается зрителю для размышлений.
